кино важнее жизни

«Дело не в маниакальном внимании к сору.
Если заделать меж ребёр свистящую брешь –
хрен что получится», – мы с этим горе-поэтом
нынче ведём что-то вроде эстетского спора,
и на скулёж «не могу ни полстрочки, хоть режь»
я отвечаю счастливой безделицей этой.

Благоуханно-тяжёлое, словно горячим
супом до края наполненная пиала,
лето застыло на пике – ни влево, ни вправо.
Цокаешь с рынка – гружённая фруктами кляча –
ждёшь и не можешь дождаться, когда пополам
небо расколется, и потемнеет, и травы

лягут на землю, послушные ветру, который
с той же безмерною радостью чувствуешь под
всеми одеждами, что и любимые руки.
Цокаешь с рынка – сплошная открытая пора –
кажется, только из носа не капает пот.
После семи надеваешь жокейские брюки,

белую майку, цветное стекло и до самой
ночи гуляешь по городу, ставшему так
невыносимо похожим на Рим: эти камни,
чёрная зелень, и юные грации с «amo»,
теплящимся на губах, и гудящий пятак
площади – всё не отсюда. Пожалуйста, дай мне

руку (сейчас по всему уже меньше, чем тридцать –
так что не бойся, она не прилипнет к моей).
Между ладонями время идёт своей лисьей
поступью. Чтобы всё это могло повториться,
нужно лет сто… Под ногами янтарь фонарей
и хороводики первых коричневых листьев.

 

Con questo zeffiro, così soave,
Oh, com’è bello star sulla nave!
Su passegieri, venite via!
Santa Lucia! Santa Lucia! 

  

In fra le tende bandir la cena
In una sera così serena!
Chi non domanda, chi non desia?
Santa Lucia! Santa Lucia! 

  

Mare sì placido, vento sì caro
Scordar fa i triboli al marinaro,
E va gridando con allegria,
Santa Lucia! Santa Lucia!



O dolce Napoli, o suol beato,
Ove sorridere volle il creato
Tu sei l'impero dell'armonia!
Santa Lucia! Santa Lucia!

Снимала Крупская. Пел Петя.

Высшие силы, право, сильны. Они показывают мне два подряд фильма на испанском языке, заставляют наконец включить Raizes Caboclas, находят компанию для текилы ("Ну все, посыпаем руки и пьем. С посыпанной рукой я уже не смогу печатать", - пишет Аннелотта) и подсовывают для запоминания слова "el aňo bisiesto", "echar de menos a" и "los tiquismiquis".

Привет. У нас тепло и всюду резкий,
до вони, запах стриженой травы.
Мальчишки с хрупкого, как из халвы,
гнилого бережка бросают лески
и скомканный позавчерашний хлеб.
Сейчас я дома. Постепенно слеп-

нет вечер за окошком и всё меньше
орут внизу. Весь мир наискосок,
и льётся голос, и блестит висок
одной из тех великолепных женщин,
которые поют мне - в свете бе-
лом, старом, новом - только о тебе.

Как много этих цвета баклажана,
гущекофейных, синих голосов!
Я вижу в их тяжёлых складках: сов,
янтарь и бисер, платья, блеск ножа на
пустой тарелке, Аллена, блокнот,
прогулки, сахар. Скоро будет год

как мы с тобой не видели друг друга.
Я полюбила юбки. Киноклуб
всё дискутирует, но зритель глуп,
косноязычен, громок; эта ругань
доносится лишь до моих ушей;
до новых встреч - и тихо на душе.

Походим у воды, когда приеду?
Пощуримся, в рубашки-паруса
поймаем тёплый ветер и у са-
мых волн смешным четвероногим следом
задержимся на несколько минут.
Найдём кафе и сядем в глубину,

закажем: я - покрепче, ты - послаще,
и выдержанно-пряное тепло
подскажет сочетание тех слов,
которые мне не найти иначе.
Ты знаешь, я могла бы вспомнить день,
когда из тёплых ливней, из нигде,

из света фар, из невода историй
сложился путь, ведущий от всего,
что мне привычно, к шуму твоего
такого разного, живого моря.
И проживая этот день опять,
я бы не стала ничего менять.

Скучаю по твоим рукам, по смеху.
И, знаешь, замечаю за собой
похожий смех, но тихо здесь - о бо-
же! - так, что он отскакивает эхом
от подоконника и потолка.
Люблю тебя. Хороших снов. Пока.