(no subject)

Всё спресованное какое-то, концентрированное, но на один зубок
(слово «стало» опустим, дабы не делать темой стихотворенья срок
пребывания здесь, мол, помню как было раньше, могу сравнить).
Словно бусин упругая россыпь, когда лопается или выдёргивается нить,
и они разлетаются, и закатываются под мебель, и выкатываются потом,
но ни замысла, ни истории, ни узора нет в катании их таком.
Только что – намертво, кажется – побелело, скрежет коньков о лёд
от темна до темна раздаётся, и только ленивый Брейгеля не помянёт –
и вот уже ветром и ливнем эту бескрайнюю накрахмаленную простыню
разрывает на множество серых тряпок, выржавливает броню
ледяную, пускает потоки, урчащие хохоча,
от темна до темна раздаётся топот и стук резинового мяча.
Стоит ли говорить, что как только с таяньем примиришься и примеришь свой самый упругий шаг,
небеса покойницки побледнеют и с двойным усердием закрошат.
Но погода, естественно, лишь пример,
лишь вступленье с налётом дурных манер,
потому что погода прекрасна в общем-
то как раз изобилием полумер.
А мелькание бусинных вариантов коснулось и прочих сфер.
Даже в стихотворении – без единого внятного оправданья – не выдерживается размер,
не выдерживается и тема, я едва ли могу сказать, какова она,
мне не ведомо даже – пусть это и будет темой – когда я себе равна.
Иногда мне кажется, что я бог, чаще – что даже не человек,
потому что смелости – на один рывок, любви – на один ночлег,
и пугает не столько напрасный труд,
что не выйдет, а выйдет, так отберут,
а сомнение в правильности расчёта
«чья тропинка крутая, тот тоже крут».
Как понять, что тебе вообще туда,
в эту гору – не в хижину у пруда,
что на склоне твои зеленеют травы
и безмолвно пасутся твои стада?
Но уж если не выдали ни оскал,
ни терпение складывать по кускам,
пусть не выдадут также и сожалений
ни о чём, что намеренно упускал.