июнь

Срывает и несёт
каштановую пену.
Гудят о том, о сём
и набухают вены
и сутки. Здесь берёт
июнь своё начало.
Я знаю наперёд,
что он промчится, чалый,
прохладный, и про грусть,
что до петли, до стенки.
Я знаю наизусть
все летние оттенки.
Я наблюдаю пят-
ки голые, столицу,
нимфеток и фавнят,
потеющие лица
и крупные тела,
обтянутые плотно.
Асфальт как пастила.
Бездельна и бесплодна,
я наблюдаю снег,
катящийся упруго.
Я наблюдаю - не
жена и не подруга -
как на свои места
перед тяжёлой шторой
садятся те, уста
и волосы которых
ревную ко всему.
И нету бесталанней
служившего сему
упрямству оправданьем
упрямства же, давно
усохшего до щепки;
но рыщет всё равно
слезящийся и цепкий,
мой тёмно-серый взор,
листая ряд за рядом
и крадучись, как вор.
Блудливым виноградом,
разнеженной лозой
чужие вьются руки.
Я язва, я мозоль,
я остановка в стуке
и уханьи сердец,
когда пускают титры,
я серебро колец,
я мятый лён, я литры
воды, я море слов,
бушующее втуне.
Подольше бы несло
меня в седле июня.